Господу нужно качество наших душ, а не наши поступки. Он пальцами щёлкнет и у вас «Мерседес» будет, Ему не надо этого, наши результаты не нужны. Ему нужны наши души – то, что есть мы. И с Его помощью мы можем это изменить и этим хорошим нашим будем жить всегда. Вот какая схема, очень всё просто.

«Я прав» — это очень страшная позиция. Всё никак не могу к о. Дмитрию (Смирнову) доехать, с которым в дружеских отношениях, как я смею думать. Мы хотели устроить разговор на эту тему: как быть с женой, если я прав. Я прав, а она опять. И опять эта грязь, и опять с утра телевизор, и идти туда не хочется. Думается, если я исполню заповедь, буду к ней как-то притесняться, то есть уже опыт – иду через себя, делаю шаг, смотрю – почему же вечер такой хороший? Потому что Господь на исполнение заповедей дал свою силу мне. И так всегда. Стараемся исполнить заповедь – даётся благодать. Ни больше, ни меньше. Какой там героин? Отдыхает героин. Такой релакс, что и не снилось! Ты пошёл и ей бутылку кефира купил, а не ворчишь: «Пост, а она опять молоко пьёт в моём доме!», вот это всё начинается. Этот верующий из храма пришёл, всё ему не так, всё ему здесь не убрано, грязь. Замолчи уже! Скорей бы он ушёл, этот отец, этот муж, этот дедушка.

Дедушки и бабушки – это отдельный разговор. Внуки есть не хотят, а они всё пихают… Что делать? Терпеть. С любовью, а не из своей правды, ни в коем случае. Нам нужно всё время помнить, что если мы друг от друга – черти. Какой бы ты ни был правильный, знаменитый, умный и так далее. Если мы друг к другу – Бог. Ведь Отец, что хочет? Чтобы любили Его, и детки между собой не дрались. Заповеди только две, всё, что мимо этого – всё мимо. Мимо чего? Мимо Царствия, которое завтра будет. Завтра встанем и что скажем?

Недавно я пересматривал советский фильм «Звезда», прикидывал на себя, когда Крючков мину взорвал и вместе с ним фашист подорвался. Если в Бога веришь, уже можно и так сделать, тогда – пулей в рай. Вот он – полковник, коммунист, в Бога не верил, в церковь не ходил, ни одной молитвы не прочитал. В Чечне один пацан выдернул чеку из гранаты, вот она вертится, сейчас будет взрыв. Лейтенант на гранату брюхом, его в куски, все остальные живы. Пулей в рай, а в церкви не был ни разу. Это не значит, что не надо в церковь ходить. Нет, конечно. Но вот христианство в чём наше – жертвенная любовь, если жертвуем временем, денежками – не умеем, так дай ему тыщу. Всё просто.

Жизнь очень трудная. Мы хи-хи, ха-ха, но на самом деле всё очень ответственно и трудно. И за каждое слово дадим ответ.

Вообще в жизни очень много чудес всяких-всяких. Потерял очки, говорю: Господи, ты и здесь помоги. Раз и нашёл. И так далее, если всё время с ним. А Он, представляете, для всех и всё время, каждую минуту, и на всех его хватает.

Я очень благодарен, что я занялся рок-музыкой, потому что, на мой взгляд, там первое условие не столько мастерство и качество, сколько предельная искренность исполнителя. Как бы я ни жил по жизни — «Звуки Му» или «Остров» — я во всех своих ужасах был предельно искренен. Люди ложь выкупают сразу, не обманешь. Особенно молодые люди видят: или тут нам дядька вешает лапшу на уши, или это искренне так. Меня сцена и «Звуки Му» научили предельной исповедальной искренности, которая потом, на мой взгляд, и сложилась в фильме «Остров» и во всех моих известных творческих успехах.

Но надо не забывать (мне тоже в частности), что мы только кисточка. Это если бы кисточка стала говорить: «Ох, какую я нарисовала отличную картину». Нет, мы оказались в нужном месте в нужное время и были, видимо, готовы это слово принять и эту роль сыграть. Потом не надо забывать очень важные вещи, что филь «Остров» режиссёра Павла Лунгина, а кино – это вообще режиссёрское искусство. Актёры – это такие кубики, из которых режиссёр складывает. Но мы там все очень старались, жили чисто, не пили, даже мысли не было об этом. Обычно в съёмочной группе, сто человек народу – обязательно или кто-то напился или какие-то интриги. Вообще и тени этого не было. Счастье было сплошное, было очень трудно, очень ответственно – все плакали, молились. Было здорово. Я даже сейчас вспоминаю это с трудом. Это и есть жизнь, когда трудно, когда все вместе. Это очень здорово. Поэтому я всю жизнь жил по-честному. Да и сейчас.

Неважно, какие у нас результаты, важно направление, куда мы устремлены. Есть такая знаменитая история, что Серафим Саровский приехали в один монастырь, пожил там десять дней и у него спрашивают.
— Отче, кто у нас тут спасается, скажи нам по секрету.
Он говорит:
— Повар.
А повар был противный мужичок угрюмого вида, вечно ворчал, всё то у него пережаренное и вообще к нему не подступись. Все удивились:
— Что ж такое?
— Если б вы знали! Дай ему волю – он бы вас всех убил.
Я у о. Дмитрия спросил, в чём здесь смысл. Он мне сказал одно слово, которое мне запомнилось: зазор. Богу нужен этот зазор между тем, что мы есть на самом деле и тем, кем мы стремимся стать с его помощью. Я спрашиваю: а кто же оценивает, изменились мы или нет? Он говорит: Серафим Саровский. Это тоже очень важный момент – самоцен не нужен, «картина» оценивается на аукционе. Удивительное, тончайшее дело. С другой стороны надо собственную жизнь как-то анализировать. Вот здесь и находится искусство всех искусств и наука всех наук, удивительно интересные и сложные вещи.

Поэтому, повторяю, каждому из нас Господь даёт идеальные условия для спасения. Поэтому всё, что было «Звуки Му», водка, кайфы всякие… Это не новость, если из доброй мысли вырастает что-то доброе. Бог вот как может: Он из этого всего ужаса, из всей этой гадости, из всех брошенных женщин, всего этого кайфа, Он вывернул, что стало хорошее. Вот как Он смог. Он всё это вывернул в «Остров», в какие-то песни хорошие. Вот какой Господь, Он добрый и любит, не наказывает. Наказание – от слова «наказ», «поучение».

После «Острова» я еду в поезде, выпить захотелось страшно – и опять начал эту жизнь вести. Что Господь сделал? Я на «Мерседесе» поехал на курорт, на Красное море, меня как об дерево хватило за шиворот. Неизвестно от чего, на ровном месте. Машина вдребезги, у меня подушки безопасности сработали, я выскочил: «Господи, прости». Так не понимаешь? Вот так тебя будет учить. Не оставит Господь, успокойся.

Иногда с ребятами разговариваю наркозависимыми. Говорят: двадцать пять лет кайфа, а потом – пыль. Нет, старина, там-то всё и начнётся. Там-то тебя и не оставит Господь. Чем? Скорбями. Другого рецепта нет, аппендицит надо резать. Успокойся дружок, не выскользнешь никак. Это всюду и всегда, но это – любовь, это не злоба, не мстительность.

Про обиду

Как обиду простить, как с ней быть? Дело в том, что исцеляет, из сердца изгоняет это дело только Господь своей благодатью, а благодать приходить только в смиренное сердце. А без «смирительных случаев» человек не смиряется. Поэтому надо Бога просить и видеть, какой ты сам. Кто-то обидел, кто-то не заметил. Как мой любимый Отец Дмитрий Смирнов говорит, а если из храма вышел и по лицу мокрой тряпкой, прямо половой, грязной? Тут всё наше смирение, христианское всё наше добро полезет прямо из всех. Понимаете, мы же на самом деле не можем ничего.

«Справедливость и милосердие, как сено и огонь не могут жить в одной душе», — пишет Исаак Сирин. Никакой справедливости, только милосердие. Прощать друг другу. По справедливости его бы надо было убить, а Бог? Простить. Всё просто, а трудно. Потерпи раз, два, три, четыре, смотришь – вышло. В обиде жить – это же адское состояние. Это же всё время жжёт.

Есть одна удивительно полезная вещь, высказывание мудрых: гневаться и раздражаться есть не что иное, как наказывать себя за чужие глупости. С тех пор всё время, как только со мной: «Я же прав, а он…», думаю, он сглупил, а мне-то что? Это не моя проблема, как сейчас говорят, это не мой поступок. Это тоже одно из практических дел, что получается и что помогает – думать, что это не моё дело. Моё дело – собственная душа.

Я её прощаю. Зачем? Для того чтобы у меня это было. «Снедь нищих гнусна богатым». Если я этим богат, меня обида не волнует. Вот такая система и это работает, ребята. Это такие же законы, как физика, когда вещь падает вниз, а не вверх. Это работает. Дух творит себе формы. Как раньше был дух, такие были и формы. Дерево видно по плодам, на осинке не растут апельсинки. Без ложной скромности, но я вижу на собственной жизни, как Бог всё вывернул на благо. И до сих пор это длится, до сих пор и ужасы всякие. Надо извлекать уроки из собственных ошибок. Опыт – сын ошибок трудных, гений – парадоксов друг.

Также в творчестве средства должны соответствовать цели. Нельзя если цель благая, а средства всякие, нельзя. Я пересмотрел фильм замечательный «Председатель». Вот как люди жили! Бабы на тощих коровах пахали землю. Ермак Тимофеевич вдесятером сели на лошадей и поехали в Сибирь. Всю нашу газовую нынешнюю трубу и всю нефть завоевали. А мы?..

— Я колюсь, подохну скоро.
— В Северную Африку поезжай – убьют за правое дело, а ты хочешь просто кайфа, глюк поймать.

Человек в раю жил, он жаждет блаженства. Поэтому и кайфа хочется, но это суррогат, это не то. Там нет того, что ты хочешь. Я это себе говорю по десять раз за день. Давай слегка? Нет. Давай с друзьями? Нет.

Плохие мысли

Нам надо знать очень твёрдо, что все плохие мысли – не наши, они бесовские, они все – мысли от чертей. Наши – только хорошие. Я это вычитал, думаю: ничего себе, как интересно! Оказывается, я хороший. Себя-то надо любить, но себя хорошего, изначально задуманного. Оказывается, все грязные мысли – у кого блудные, у кого жадные – это всё черти. Думаю: ой, как здорово, как интересно. Так это же не я, это – не моё. И знаете, легче сразу, думаешь: так это – чужие, пошли прочь! И так каждый раз, каждый день.

<< Часть 1

Официальный сайт Петра Николаевича Мамонова — mamonovpetr.ru.
Источник — «О смысле жизни».

«Посылаю вас, как овец среди волков»,
 а не «С волками жить – по-волчьи выть»

Предлагает жизнь очень странные, страшные, неясные обстоятельства. Жить вообще очень трудно и каждому в свою меру даются «спасительные случаи», преодолевая которые мы и идём путём духовной жизни. Надо нам всем твёрдо помнить, что Отец, который Бог, он нам каждому хочет только добра.

Я сбивчиво. Просто к тому, что наша вера и христианство, духовный путь – это не что-то такое где-то там, это наша жизнь каждую секунду, каждую минуту. Приходится голову включать и жить очень ответственно, напряжённо, следить за каждым своим словом, за каждой своей мыслью, чувством, не говоря уже о делах. Сначала удаётся как-то не делать дела плохие, потом не говорить слова плохие, а мысли и чувства – тут хуже всё дело.

Если личные отношения с Богом завязаны, то происходит наша христианская жизнь. Только личные отношения с Богом. Никакие свечки, никакие Афоны, никакие Иерусалимы, ничего не поможет. Вы думаете, я вам сейчас скажу, и вы во всём разберётесь? Ничего подобного. Никакой батюшка, никто не поможет.

Митрополит Антоний Сурожский говорит: крест – это незащищённость и риск. Вот мы такие умные, крутые, продвинутые, всё знаем, у нас всё есть. Давайте рискнём жить как Он жил. Что будет? А будет Царство Небесное, будет новая плоть, будет одно-единственное каждому имя, только то, которое ты есть. Вот о чём речь, вот о чём базар весь, об этой самой сути, щепоточке нашей, которая есть мы. Если всё отряхнуть, когда ничего нет, тела, вот это – останется. Вот это будет. Я думаю: ничего себе, вот это круто, вот это я хочу туда. Вот так я начал, с чего это и началось всё.

Я всю жизнь хотел бы самым крутым, а в 45 лет уткнулся носом своим в угол. У меня всё было – слава, известность, деньги, на гитаре я первый, жена, дети. Жить стало незачем, смысл жизни ушёл вообще. Я просто упал на пол, обхватил эти колени и говорю: Отец помогай, не могу, замучался. Только когда жажда десятидневная, только когда не пил, только тогда приходит. Так, слегка, после работы стихи писать – не получится ничего. Сердце говорит: всё отдай мне, сыне, а остальное всё управлю. Только всё, совсем, всё по-честному… Молодые люди знают это, понимают, как это можно до конца всё. Энергии много, сил много, до конца туда.

Вопрос-то он один в нашей жизни: зачем? Зачем я это делаю? Зачем мне пить? Что будет лично мне; кому-то это хорошо. Каждый раз: зачем? Второй вопрос: я этот день прожил на этой земле, кому-то от этого было хорошо? Если не было, значит для Царствия Небесного мимо день. Ты всё успел, всё нашёл, всё скачал – мимо, извини. Взял, тарелку помыл, пока мать не сказала тысячу раз – всё, день прошёл не зря, дальше можешь уже лежать. Одну тарелку, но каждый день и всегда, а завтра – две. Вот так комариными шажками в Царство Небесное. Но каждый день, но всегда. Чуточку. Не надо много – переломимся по нашим слабым силам.

Не помню уже кто, кажется, Антоний Великий такой вопрос задавал Богу:
— А кто спасётся?
А он с Богом разговаривал, как я с вами, он вопрос и ему сразу ответ. Бог говорит:
— Спасутся люди нашего времени, когда уже не будет подвигов, ни сил для этого.
— Чем же мы спасёмся?
— Безропотным терпением скорби.
Те обстоятельства жизни, которые вокруг каждого из нас переносить надо без ропота, то есть зная, что если такое обстоятельство в жизни – Отец Небесный даёт нам только те вещи, которые нам полезны. Он любит нас безмерно, Тот, который родился, который жизнь нашу прожил. Для чего? Чтобы нам всем, ориентируясь на его жизнь, вести христоподражательную жизнь. В свою меру, конечно. То, что через себя, через своё «хочу». Не хочется мыть эту посуду, ведро это выносить опять не хочется, пошёл – сделал.

У меня лично всё время одна и та же ситуация – этого сына, который в Евангелии. Один сказал: «Сейчас иду» и не пошёл, а второй говорит: «Нет» и пошёл. Вот у меня, получается всегда ситуация второго сына. Я говорю «нет», потому думаю: как же «нет», надо сделать. Пошёл, сделал. Хорошо, значит, так можно, а не наоборот. Как в одном французском фильме: он – нож ей в грудь и вытащил сразу, а уже всё, грех есть.

Что же потом? Потом опять – обхватив колени, и опять, и опять. Сто раз упал. На сто первый остался лежать? Нет, встал опять. Хотя я в одной из своих песен я пою, что я лежу плотно, как тротуарная плитка. Надо вставать, но шрам остаётся. Особенно от серьёзных, страшных грехов – по отношению к собственной семье, убийство детей. Все эти вещи, конечно, оставляют на нашем сердце шрамы. Ничего, приходится идти, ребята. Направление одно и стула только два – или черти, или Бог, ничего между этим нет.

56 лет, лысый, с бородой, внуки уже есть. «Как на счёт покреститься?» — «Нет, батюшка, я не готов». – «Интересно посмотреть, как ты там готовишься…» Никак. А есть ещё такой же – этих же лет, дети, на работе сидит – играет. Начальник пришёл – ой, спрятал всё. Смешные какие-то вещи.

У меня есть один товарищ, я ему говорю: Алексей, а что это ты в храм стал ходить? И у него прямо так вырвалось: а куда нам ещё?! Видно, он намучился сильно, а я его знаю давно, он такой мужественный человек – со страшного похмелья, в шесть утра… Намучался и куда нам ещё: «Господи, помоги». Сидит один, пил, кололся, и взмолился вдруг: «Господи, помилуй» и на следующий день работу вдруг предложили и как пошло-поехало. Вот так, но только когда с самого дна, из всех своих нутрей, из всех своих желаний, а не после работы стихи писать, тогда Он сразу говорит: «На».

Зачем мы живём? Чтобы приготовиться к тому экзамену, который будет перед нашим входом в вечность. Другого смысла в этой жизни нет. Всё, что на эту мельницу – всё в плюс, всё, что мимо – мимо. Не минус даже, вообще сущности нет. Поэтому если мы начнём свою жизнь проверять каждый день, каждый час, каждую секунду. Под этим знаком увидим, что всё нам станет понятно: туда я живу или в сторону, или вообще назад, или мимо. Жизнь проходит каждый день и довольно быстро. Вот он, порог. Что будем делать в четверг, если умрём в среду? Вопрос один.

Есть или жизнь или смерть. Без Бога жизнь – это смерть наяву. Не надо обольщаться, что я отпуск отгуляю, а потом в церковь схожу. Нет, это смерть. Темнота не имеет сущности, это отсутствие света. Вы спичку зажгли, она раздвинулась на эту спичку. А вопрос есть ли Бог, нет ли Бога – он же праздный. Изучите. Как некоторые атеисты спорят о каком-то взрыве – это же надо какую веру иметь, почище нашей. Но спорить никогда не надо. В состоянии терпимости, уважения друг к другу, показывая своей жизнью.

Как я одному знакомому говорю:
— Вась, что это ты в храм стал ходить?
— У меня мать орала-орала, дома грязь, а тут два года ходит в церковь и изменилась. Знаешь, я тоже хочу.
Вот и всё. Никуда она его не тащила: пойдём креститься, пойдём венчаться. Эти бабки, которые всех тащат, уже всех замучили. Не так надо. Был злой, стал добрый. Валялся целый день пьяный, а тут раз – работает! Чем бы ни занимался, лишь бы не пил. Изменился? Изменился. Лучше? На одну четверть семья стала лучше. Он лежал пьяный, она орёт, дети с бабкой, которая шепчет: «Не слушай маму». Сумасшедший дом. Он бросил – на одну четверть стало лучше. Вот наш путь духовной жизни. Начните с себя. Не надо кругом. Это можно потом, начните с себя. Тогда все сразу увидят.

Мы всех разобрали по полкам – это соседи, с этими не надо общаться и так далее. Нет, ребята, так не выйдет. С волками жить по-волчьи выть – так не надо.

У нас один батюшка заболел, при смерти, печень разваливается, врачи отказались. Приехали семеро со всей округи, пособоровали. На следующий день доктор говорит, что печень в норме, здоров. Вот как Бог, Он сразу и навсегда. И постоянно, и всегда один и тот же, и ни тени перемен. А мы? Мы мимо идём. Эти двери открыты, там подаётся такое, чего даже ангелы не имеют, а мы мимо идём. «Я не готов». А там другого порядка совсем кайфы. Ничего плотского там нет. Зачем мне коньяк, когда я это потеряю? Я чуть-чуть этого вкуса почувствовал и не хочу больше ничего другого. Ничего не надо. Сижу у себя и думаю: что-нибудь надо ещё? Ничего не надо. Вот так, живу и радуюсь. А лет десять назад я бы устроил…

Как я в песне пою: «А раньше я у бабушки десяточку потихонечку из шкафа. Раз – думал, на меня не подумают, думал, никто не хватится. Мы пошли с товарищем, купили пистолеты красивые, красные и пистонов ленту». Так было. У бабушки таскали, потом началась водочка, портвейн. Смотришь, 45 лет, вот мне уже 62, вот это вчера всё было, завтра умирать. Короткая история, ребята. И что скажем? Скажем, некогда было? В Бога я верю, а в церковь – нет, у меня Бог в душе. Говорит, позавтракай сегодня, пообедай и поужинай в душе. Не макароны с мясом, а в душе. Нет, хочу. Так и мы, и я – забываем. И опять, и опять, а Он говорит: ладно, прощаю, люблю, и опять люблю.

Часть 2 >>

Официальный сайт Петра Николаевича Мамонова — mamonovpetr.ru.
Источник — «О смысле жизни».

О себе

Я родился в очень хорошей семье, где меня любили. И папа, и мама, и бабушка меня любили. У меня есть брат, его тоже любили. И мама с папой друг друга любили. Когда я вышел потом на улицу, я очень удивился, что там мало кто друг друга любит. Все чего-то толкаются. И начал сам также стараться. Пробегал до 45 лет. Что-то мимо пробегал, а что-то и с толком было. Гитару взял, стал песни писать. Как вы живёте, так и мы жили, что особо рассказывать. Вот так о себе.

Почему люди врут?

Люди врут потому, что хотят перед другими выглядеть хорошо, а боятся заявить то, что они есть на самом деле. Это очень страшная вещь, называется лицемерие. На самом деле я злой, надел маску и добрым вышел – гнусная вещь. Уж злой – будь злым, что делать. Ложь нас окружает и в нас она пышным цветом цветёт. Мы все хотим казаться, а не быть.

Почему у вас только один зуб? Вы боитесь зубного врача?

Я очень люблю всё натуральное. Мне в рот, в мою кость, влезут американским напильником, будут вставлять мне туда какой-то чужой кусок чего-то чужого… Мне говорят: «Зубы вставь», я говорю: «Себе голову вставь новую». Вообще я боюсь врача. Он страшный.

Вам не трудно жить в деревне? Чем вы занимаетесь по вечерам?

Встал сегодня в девять. Кофейку с удовольствием. Снег, красота, солнышко сегодня. Минут двадцать я сижу, гляжу. Помолился, Боженьке сказал: помоги, прости. Десять – час прошёл. Гляжу, намело у ворот, не проехать. Лопатку взял, раскидал. Дрова принёс. Посуду помыл. Час прошёл. Приехали с телевидения, поехали сюда. Приеду сейчас – кино вечером гляжу (я люблю Жана Габена, вот эти — хорошие, не нынешний бред), «Боженька, спасибо» и спать.

А завтра что будете делать, какой у вас распорядок дня?

Не знаю. Достаточно одному дню своей заботы.

Вам нравится быть знаменитостью?

Это такая тяжёлая вещь. Идёшь по улице, через один тебя человек останавливает и говорит «спасибо». Сначала я говорил: нет, это всё от Бога, это не я. Вижу, человек расстроенный отходит. Теперь стою и слушаю. Он что-то хочет мне сказать, о своей семье рассказывает, я стою и слушаю. До слёз бывает. Если так знаменитостью – ради того, чтобы человеку помочь, выслушать его, нас же мало кто слушает.

Я в деревне живу, там у меня кустики, малина, смородина растёт. Ко мне один мальчик приехал девяти лет и он единственный, кто меня понял, как смородина растёт, а взрослые на кухне, они о чём-то своём разговаривают. Вот и знаменитость. Какая знаменитость? Все люди. Свои все люди, нормальные, а это – всё пройдёт. Знаменитость… Сейчас хвалят, а завтра свалят.

Для вас было большей ответственностью играть святого в «Острове» или Ивана Грозного?

Не ответственностью, а трудно очень. И там было трудно, и там. Вообще, никто не обещал, что будет легко. Когда трудности, их приходится преодолевать — это и есть жизнь. Иван Грозный, видите, какой был человек, всякий. Он думал, что можно силой заставить кого-то любить. Все вообще хотят, чтобы их любили. Он думал, что можно сейчас войско, чтобы его любили. Нет, нельзя. А тот мой старичок Анатолий, он просто был таким, старался. И как к нему все лучики! И мальчик пришёл, и дяденька приехал. Поэтому для сердца, конечно, лучше было играть этого старичка в «Острове», но надо и Грозного играть. Не знаю, что ответственно. Всё ответственно. И утром встать ответственно.

Вам не кажется, что режиссёр эксплуатирует ваш образ?

У режиссёра такая работа, артистов эксплуатировать. Мы просто как шахматы в его руках, пешечки. Он как хочет, так нас и двигает. Он говорит: «Петь, на скамеечку прыгни». Я раз и прыгнул, я умею, а он думает. Вот он что-то в голове придумал и в свой театр играет, а мы делаем. Это не эксплуатация. Так интересно жить, чтобы один одно делал, другой — другое.

Вы дорогой актёр?

Я их не балую особо, а то они хотят расслабиться. «Николаич, у нас такая замечательная программа, православная». Я говорю: «Денег сколько?» — «А мы думали…» — «Думали? Пока». Вот так.

Я добавлю. Был такой старичок Амвросий Оптинский, так он говорил, что деньги – это милость Божья, потому что раз мы любить-то друг друга не умеем, так денег дай. Не в деньгах дело, а в том, как мы к ним относимся. Если у вас на первом месте бабки, бабки, бабки – готов. Умирать будем все, строго. И что потом? Помер. Что? Остался Дух. Взять нельзя ни дом, ни машину. А что взять? А взять то, что мы прощаем, уступаем, дружим. Свои деньги заработанные отдай и получишь благодарность. Можно вечные вещи за деньги купить. Вот как интересно.

Почему вы выбрали именно деревню?
Вы же знаменитость и можете выбрать любую квартиру в Москве.

По немощи. Не могу с людьми. Трепыхаюсь, начинаю рассказывать, потом ночи не сплю. Слабость.

А вы всю жизнь живёте в деревне?

Двадцать лет уже скоро будет. Я вообще центровой Большой каретной, улицы Горького был всю жизнь — был одним из главных, ходил всё по улице Горького. Тогда ещё все ходили в костюмах, а у нас у всех длинные волосы уже и всё прочее. Ручка от унитаза у меня, намотанная на ухо, висела. Арестовывали. Зачем? Чтобы крутым быть.

Понимаете, очень просто ехать по «эскалатору» вместе со всеми. Попробуйте – все вниз едут, а вы вверх, один. Вот, что нам Христос на самом деле предлагает: идти против течения. Мать посмотрит на улицу – все в шубах и ребёнка в шубу, а на улице ноль градусов… Сами думаем, сами живём, поступаем сами.

А когда вы носили ручку от унитаза, вы в Бога верили?

Нет! Я бегал, мне было некогда.

А во сколько лет вы начали верить в Бога?

В 45 лет, я приехал и раз – это дар. Я встал утром и, ух, ты! смысл жизни появился. Смотри, если Бога нет, жизни после смерти нет, то зачем мы здесь живём? Чтобы деньги заработать, квартиру, дом – очень мелкая цель. Нет, мы здесь живём, чтобы приготовится к вечности и детишек своих родить. Вот вырастешь, будешь женщиной, мамой – роди семерых! Поначалу будет трудно, зато потом!

А почему у вас не семь детей?

Потому что дурак. Жалею. Поздно понял, в 45 лет.

А почему не усыновите?

Тяжёлый очень труд – чужого взять человека в семью. Всегда надо труд стараться на себя брать, по силам своим. Не надо через силу. Я ещё не способен взять чужого ребёнка и как к своему относиться. Сейчас много сирот, я очень сожалею об этом. Стараюсь своими силами делать то, что могу – какую-то временную помощь, если удаётся. Я артист, выступаю. Фильм «Остров» был, все посмотрели – и маленькие, и большие. Это очень трудное дело, но я лично не способен пока что. Взять его, потом злиться буду, и что? Не могу. Не знаю, сейчас дом огромный построили новый, может в новом доме что-нибудь такое случится. Как Бог даст. Не готово сердце, узкое, тяжело.

Вот ещё что – всем не поможешь. Лишь бы себя сделать, семью, тогда вокруг тебя будет что-то. Если есть в организме здоровая клеточка, то вокруг неё все здоровые, а если больная, то вокруг все заболевают. Поэтому спаси себя и хватит с тебя. Себя делайте, ребята.

Как вы познакомились со своей женой?

Познакомились так. Вот я стою на сцене с гитарой и пою песню: «Проснулся я утром часов в пять, и сразу понял: ты ушла от меня. Всё равно опять напьюсь, шуба-дуба-блюз». Она сидит и как завороженная смотрит, а я стою – герой, с гитарой, в клетчатом пиджаке. «Всё равно опять напьюсь, шуба-дуба, подумал я блюз», а она смотрит. И мы пошли под ручку, и тридцать лет вот идём.

А как за ней ухаживаете?

Подставляю плечо, если что-то случилось. Вот сегодня, звонит: машина не заводится. Я говорю: предохранитель смени. Сменила, звонит: завелась.

А кроме этого: цветы, подарки?

Подарки вообще хорошо дарить, потому что намного приятней дарить, чем подарки получать. Цветы – понимаешь ли, в чём дело, у нас такой участок большой, что там столько цветов и она разводит розы разных сортов. Поэтому мне как-то ей неловко дарить цветы, когда у неё красивейшие розы на участке. Нет, я ей стараюсь дарить себя.

А вы умеете готовить?

Да, и очень люблю. Не часто, но если я взялся, то сделаю. У меня есть способность в этом. Готовлю всё, что угодно. Смотрю, курочка лежит – курочку на костре пожарил, томатный соус, мелко порубил лучку, петрушечки, укропчику туда, маслица. Целая история – как рэп. Всё, у меня готово – на стол, кушают.

Вы хороший отец? Расскажите о своих детях.

Не знаю, всякий. Когда водочку пил, то какой я был отец? Вот он, лежит. Детям моим 26, 28 и 36. Профессии их не буду называть, чтобы не смущать их.

А дети похожи на вас?

Конечно. «Мамончики». И внуки похожи.

А вы ругаете своих детей или внуков?

Очень важная тема. Я их ругаю, потому что люблю. Если мне всё равно, то мы по отдельности. Я за них отвечаю перед Богом, он мне дал их – это не мы родили с мамочкой, хотя мы участники. Я отвечаю за их воспитание, а чтобы воспитать надо наказывать. Ведь молодой человек – это как необузданный конь, всего хочется, его рвёт, колбасит по-страшному. Я стараюсь помнить, как у меня это было, всё это понимаю, но это не означает, что надо терпеть: если он хамит, я его накажу, потому что я – главный. Вот как в семье интересно Бог задумал: троица – женщина, мужчина и дитя. Все люди, но все разные.

Вы отреклись от прежней жизни?

Пушкин ответил нам: «Я с отвращением листаю жизнь свою, но строк позорных не смываю».

Когда вы последний раз пробовали наркотики и вообще пробовали ли вы их

Я пробовал наркотики, но я не пробовал «тяжёлые» — героин и прочие. Я, зная себя, очень боялся умереть. Вообще, наркотик – давайте расшифруем, что это такое. Это значит, что ты от чего-то зависим, то есть ты без чего-то не можешь. Если ты не можешь без любимой игрушки, машинки или «мерседесика» — это тоже наркотик. Поэтому наркотики нас окружают и мы пробуем их всегда, но надо от этого отказываться, чтобы не быть рабом. Лично я… бывает всякое. И выпьешь иногда, и чрез меру. Я такой же, как и вы, ошибаюсь, но я твёрдо знаю, где правда.

Я сейчас ехал, мандарин в кармане лежит. Богатая шкура такая. Раздираю ногтём, снимаю шкуру, а мандаринчик оказался маленький, сморщенный. Так и мы. Если с нас шкурку снять, что мы там? Кто я? Если я независим от этого всего, тогда да. Если у меня в кармане десять тысяч долларов лежит, тогда я крутой, а отними их… Вот и вся «независимость».

Господь нам это и даёт, и обещает независимость: Я и ты. Остальное – всё лажа. Всё придумали дядьки взрослые. На «бабках» сели, на этих мешках, и нас «крутят»: всё и сразу, давай нажрись, напейся. Вот мне надо это? У меня душа болит, тоскует, я не могу уснуть, так мне тревожно. Кто мне это заменит? Пивом зальётся? Нет.

Официальный сайт Петра Николаевича Мамонова — mamonovpetr.ru.
Источник — «Сто вопросов взрослому».